|
Брайан Крэйг Пешки Хаоса
|
|
| Терминатор | Дата: Понедельник, 19.08.2013, 17:49 | Сообщение # 121 |
Хранитель Черной Библиотеки Сообщений: 8153 | Но да, Орлок Мелькарт действительно был губернатором этого крошечного осколка Империума, затерявшегося во мраке и сбившегося с пути, не осознавая даже насколько; и в определенном смысле все приказы в этом «Империуме» были приказами Орлока Мелькарта.
Дафан застрелил Мелькарта, всадив ему пулю между глаз, и зная, что кто угодно мог бы счесть это убийством из милосердия — кто угодно, кроме самого Орлока Мелькарта.
Потом он выстрелил в голову Дейру Ажао, зная, что слепой Сновидец Мудрости вполне мог бы считать это убийством из милосердия, если бы он был в состоянии осмыслить это.
Потом он обернулся, чтобы застрелить Баалберита.
— Слишком поздно, — прошипел высокий человек, хотя говорить ему было едва ли легче, чем Мелькарту. — Сообщение прошло… и звезды в небе неподвижны. Корабли придут, и они очистят… очистят эту планету от тебе подобных, еретическая мразь… Ты проиграл… а я выиграл…
Он не спрашивал имени Дафана, потому что ему было все равно, кем был Дафан. Ему не было интересно ничье имя в Гульзакандре; для него все, кто не разделял его убеждений, были лишь паразитами, которые недостойны иметь имя. Но совсем по-иному он думал о своем имени — имени Рагана Баалберита.
Выстрел, убивший Рагана Баалберита, был таким же, как и остальные: быстрым и четким завершением необходимого дела — убийства. Но сначала Дафан сказал ему:
— Несчастный дурак, это был обман. Это был обман с самого начала. Ловушка была расставлена задолго до того, как ты родился, задолго до того, как твои предки высадились в Калазендре. А теперь ловушка сработала, и это ты привел ее в действие. Демон ждет, твои корабли обречены, и это сделал ты, Раган Баалберит. Ты совершил все это.
Он хотел бы, чтобы Баалберит умел читать мысли — тогда инквизитор убедился бы без тени сомнения, что это все правда, но инквизитор не мог читать его мысли так же, как не хотел знать его имя.
Наконец, Дафан повернулся, чтобы помочь Гицилле. В конце концов, именно для этого он был здесь.
Глава 28
ПРЕЖДЕ ВСЕГО, когда Сновидение Мудрости развернулось, подобно светолюбивому цветку внутри ее сущности, Гицилла сосредоточилась на том, чтобы постараться казаться маленькой.
Конечно, она знала, что ей придется отдать часть своей силы не слишком мудрому Сновидцу Баалберита, чтобы он сумел донести свое сообщение до Имперского Флота, но она не хотела рисковать тем, что псайкеры, получившие сообщение, могли понять, что пославший его не управляет своим разумом. Она знала, что они могли обнаружить влияние туземного наркотика, который дал Сновидцу его повелитель, но Гицилла надеялась, что этот факт может сработать в ее пользу и замаскировать некую необычность ментального крика о помощи Дейра Ажао.
Поэтому она должна была казаться маленькой и незаметной. В своей внутренней сущности она так же выросла, как и в физической, с тех пор, как прикосновение Сатораэля наградило ее этим даром, но она могла казаться маленькой, и обладала мастерством, чтобы использовать этот талант.
И когда Ажао установил телепатическую связь с псайкерами Флота, Гицилле пришлось приложить искусные усилия, чтобы казаться абсолютно пассивной, позволяя сознанию псайкера, слившемуся с ней, течь сквозь нее, не вызывая никакой реакции. Это было нелегко, ибо в основном ей пришлось учиться этому прямо в процессе.
Хотя Раган Баалберит считал себя настоящим имперским инквизитором, а своих помощников- священников по-настоящему учеными людьми, и более того, очень хотел, чтобы его псайкеры могли стать настоящими астропатами, двести лет изоляции на Сигматусе не позволяли даже должным образом завершить обучение Дейра Ажао, не говоря уже о том, чтобы связать его душу с душой Императора. Дейр Ажао был негодным инструментом, его способности приходилось усиливать местными наркотиками, чтобы позволить ему уловить хотя бы слабейшие проблески телепатических сигналов с имперских кораблей. Сам он даже с помощью наркотиков никогда не смог бы добиться, чтобы астропаты Флота услышали его, потому что действие наркотиков было слишком изменчивым и непостоянным, слишком хаотическим, но Дейр Ажао этого не знал.
Не знал этого и Раган Баалберит.
|
| |
|
|
| Терминатор | Дата: Понедельник, 19.08.2013, 17:49 | Сообщение # 122 |
Хранитель Черной Библиотеки Сообщений: 8153 | Скорее всего, не знали этого и астропаты, которым адресовался его крик о помощи.
Единственный способ, которым Дейр Ажао мог передать сообщение Имперскому Флоту — позаимствовать силу того, чья душа уже была крепко связана — но не обязательно связана с Императором. Сейчас Раган Баалберит думал, что сумел организовать своему псайкеру это преимущество, но он сильно ошибался. Даже роль Гавалона Великого была совсем незначительной. Но то, что происходило сейчас, являлось кульминацией игры, первые ходы в которой были сделаны еще столетия назад.
Это был ее блистательный финал, ее ключевая уловка. И похоже, она сработала. Корабли приближались. Они ответили на призыв Рагана Баалберита.
Или…?
Дейр Ажао связывался с астропатами, а не с командирами кораблей или командующим флотом. Гицилла видела ситуацию так, как видели ее имперские псайкеры — но они тоже были только пассивными орудиями, всего лишь инструментами связи.
Возможно, корабли приближались, чтобы оказать помощь Калазендре: чтобы укрепить слабое эхо Империума, уцелевшее здесь вопреки всему, и снова принять потерянных братьев в великий Империум. А возможно и нет…
Возможно, их командир ни в малейшей степени не хотел рисковать быть отрезанным от Империума варп-штормом, как его неудачливые предшественники, и считал, что их выжившие потомки — глупцы, не заслуживающие спасения. Возможно, священники и должностные лица на кораблях решили, что какие бы остатки имперских колонистов ни уцелели здесь, вероятно, они уже слишком деградировали, чтобы их спасать.
Возможно, корабли приближались, чтобы очистить планету от всякой жизни.
Гицилла поняла, что Сатораэлю в любом случае было все равно. Единственное, что было важно для демона — чтобы корабли пришли, потому что главной и единственной задачей демона было уничтожить имперские корабли.
Совсем скоро демона здесь не будет — «здесь» означает в данном случае не только этот мир, но и вообще вселенную времени и пространства — и, конечно, демону все равно, что будет с миром, или всей вселенной. Да, он проявлял интерес к таким вопросам, возможно, даже они завораживали его, но этот интерес был всего лишь эстетическим капризом, чьи цели могли служить как уничтожению, так и спасению, и, возможно, уничтожению они служили лучше, потому что сам Сатораэль был создан для уничтожения, а не для спасения.
Гицилла задумалась, какую же судьбу уготовил бог Гульзакандры ее миру? Входит ли этот мир вообще в его дальнейшие расчеты?
Она не знала.
Как прочно бы ни была ее душа связана с ее богом, она не знала.
И вот почему, когда Дафан застрелил Дейра Ажао, внезапно прервав ее связь с Имперским Флотом, Гицилла не знала, радоваться ей или горевать. Она чувствовала жар гнева Дафана — и чувствовала, хотя и слабо, последнее оставшееся тепло его любви — но не знала, благодарить его за это внезапное и яростное появление или нет. Когда Дафан завершил свою месть, Гицилла знала, что, явившись спасти ее, он действовал так, как должен был действовать истинный герой, во имя Гульзакандры и во имя мира, частью которого была Гульзакандра. Но она не знала, принесут ли его действия спасение или погибель. И если бы Гицилла могла сейчас связно говорить, то она не знала бы, что ему сказать. Если бы у нее было время рассказать, что она узнала, она не знала, рассказывать ли это как эпос, трагедию или фарс.
Она молчала, потому что не хотела кричать, но чувствовала себя абсолютно, ужасно одинокой под бременем своего нового знания — и под бременем того незнания, которое еще оставалось.
Будучи связанной с Сатораэлем Разрушителем, она могла лишь разделить с ним его предназначение и его судьбу, но все же в Гицилле оставалось еще достаточно человеческого, чтобы задуматься над тем, что же будет, когда он исполнит свое предназначение и встретит свою судьбу — и не только задуматься, но и тревожиться об этом.
|
| |
|
|
| Терминатор | Дата: Понедельник, 19.08.2013, 17:49 | Сообщение # 123 |
Хранитель Черной Библиотеки Сообщений: 8153 | Глава 29
КОГДА Дафан повернулся к Гицилле, она все еще сидела, напряженно выпрямившись, спиной к спине со столь же напряженно застывшим трупом Дейра Ажао. Дафан стоял перед ней, но она, казалось, была просто не в состоянии отреагировать на его присутствие. Хотя ее глаза сохранили свои яркие зеленые радужки и зрачки, Дафан боялся, что они стали так же незрячи, как глаза Ажао. Он опустился на колени рядом с ней и взял ее руки в свои, надеясь, что это успокоит Гициллу.
Но эффект был прямо противоположный. Вместо того, чтобы успокоить Гициллу, этот контакт вселил страх в него, вызвав в душе Дафана глубокое смятение.
Застрелив трех имперцев, он действовал как автомат, его разум — казалось — был чист, и мысли — казалось — полностью упорядочены, но это была лишь недолгая иллюзия. Когда он коснулся мутировавшего тела Гициллы, сила его связи с демоном вновь стала очевидной. Она по-прежнему касалась лишь чувств, а не разума, но мощь пробужденных ею эмоций заставила сознание Дафана ощутить себя воистину ничтожно слабым.
Если бы захлестнувшие его чувства были его собственными, Дафан, вероятно, сумел бы вскоре восстановить равновесие, но он — как и Гицилла — был слишком связан с Сатораэлем, чтобы быть способным сдержать не-его чувства. Его самые глубокие побуждения и желания слились с чувствами Гициллы — и видение, в котором затерялась Гицилла, хлынуло в его разум, как водопад.
Дафан знал, что его тело по-прежнему на поверхности его мира, выпущенное из когтистой лапы, в которой нес его в небе Сатораэль, но видение, которое он разделял с Гициллой и демоном, унесло некую менее материальную часть его несравненно выше, чем раньше.
Сатораэль летел вверх с невероятной, ошеломляющей скоростью. Дафан видел, как мир, на поверхности которого он жил, все уменьшался, превращаясь в крошечный полумесяц, не больше, чем казались луны в ночном небе, видимые с его поверхности.
Он знал, что остальную часть планеты покрывает ночная тьма. Знал он и то, что физически он сейчас где-то там, в этой ночной части, скрытый от своего собственного сверхъестественного взора.
Он видел, как солнце превратилось в маленькую звезду и затерялось на фоне тысяч — возможно, сотен тысяч — других звезд, которых было куда больше, чем он мог видеть с поверхности.
Дафан раньше и не представлял, что небо может быть таким прекрасным, столь исполненным возвышенного света.
Секунду видение было ясным, но потом оно начало расплываться, словно размазываться. Чистый и строгий белый свет звезд начал расцвечиваться другими цветами, течь и переливаться — точно так же, подумал Дафан, как текли и переливались сейчас внутренние сущности его и Гициллы.
Он, она и оно должны были быть сейчас отдельными светящимися точками разума, белыми и яркими, но они стали чем-то совсем другим: чем-то туманным и расплывчатым, многоцветным и нечетким… и причина этого была та же, по которой такими становились звезды.
Два измерения реальности, которые всегда должны были существовать отдельно, сейчас сливались и накладывались одно на другое…
И это смятение, всколыхнувшее саму реальность, было поднято ударами крыльев демона.
Сатораэль был сейчас слишком громадным, чтобы быть видимым, и, вероятно, уже слишком нематериальным, чтобы быть осязаемым, но он был здесь. То, что зародилось как семя внутри человека-Сосуда, теперь достигло высшей точки своего краткого существования, и результат его последней метаморфозы был сейчас очевиден.
Личинка, начинавшаяся как Нимиан, пожирая все, трансформировалась в Повелителя Перемен, который сейчас превращался в варп-шторм: варп-шторм, создающий чудовищную ловушку, в которую попадется флот имперских кораблей.
Дафан все еще сохранил достаточно сознания, чтобы сосчитать корабли; Гицилла этого сделать уже не могла.
Кораблей было двенадцать.
Дафан не мог сосчитать звезды, среди которых затерялось солнце, освещавшее его мир, но он знал, что звезд, должно быть, сотни миллионов, возможно даже сотни тысяч миллионов.
«Если Империум Человечества владеет всеми этими звездами», подумал он, «Сколько же у него может быть кораблей? И что из этого числа могут значить всего лишь двенадцать кораблей?»
Однажды, когда Дафан был еще маленьким, мать упрекнула его за то, что он сломал один из гвоздей, которые она дала ему, чтобы починить ограду курятника.
— Это же только один гвоздь, — сказал он тогда, — у кузнеца их еще целая корзина.
|
| |
|
|
| Терминатор | Дата: Понедельник, 19.08.2013, 17:50 | Сообщение # 124 |
Хранитель Черной Библиотеки Сообщений: 8153 | — Да, — сказала Ора, — но теперь нам нужен будет еще один гвоздь. А у кузнеца останется на один гвоздь меньше. Один лишний гвоздь мог бы пригодиться для подковки лошади, потому что если не хватит даже одного гвоздя, лошадь может потерять подкову, захромать, и погибнет в пустыне вместе со своим всадником. И если в пустыне погибнет отец, его дети могут умереть от голода, а их дети, которые могли бы родиться, уже никогда не родятся — а ведь кто-то из их потомков мог бы стать мудрейшим Сновидцем Мудрости в Гульзакандре, спасителем своего народа и карателем Калазендры.
Его мать пыталась так объяснить, что все великое и важное в мире зависит от множества предшествовавших событий, каждое из которых является частью сложной системы причин и следствий, и невозможно знать, не вызовет ли крошечная потеря чего-то незначительного здесь и сейчас несравненно большей потери чего-то важного где-либо и когда-либо потом.
Куда направлялись эти двенадцать кораблей, когда они услышали телепатический крик о помощи Дейра Ажао? Какая будет разница, если они уже никогда не прибудут к месту назначения? Возможно, никакой или очень малая — а возможно и напротив. Из-за нехватки даже одного корабля может быть проигран бой, потеряна целая планета. А если не будет двенадцати… Кто знает, что поставлено здесь на карту? Этого не знает ни Дафан, ни Гицилла, ни даже Сатораэль — но, возможно, это знает таинственный бог Хаоса, создавший Сатораэля — и этому богу не все равно…
Двенадцать кораблей направились сквозь варп-пространство к миру Дафана. Их навигаторов вел священный Астрономикон. Дафан знал это потому, что это знала Гицилла, и понимал это настолько, насколько понимала она.
И когда корабли выйдут туда, где их командиры ожидают найти нормальное пространство, они окажутся в варп-шторме. Таким образом, их последний переход будет осложнен настолько, что восстановить нормальное отношение с временем и пространством станет невозможным. Корабли будут уничтожены — не просто разорваны на части, как самолет, доставивший Дейра Ажао к Сатораэлю — они будут вывернуты наизнанку и подвергнуты еще более необычным изменениям.
Дафан знал это не столько потому, что это знал Сатораэль — способность Сатораэля к знанию сейчас быстро испарялась — сколько потому, что Сатораэль и был варп-штормом, который причинит эти разрушения, и еще потому, что часть души Дафана тоже стала варп-штормом, как и еще большая часть души Гициллы.
Дафан, Гицилла и Сатораэль будут разорваны вместе с кораблями — но из них троих лишь Дафан сохранил свою сущность достаточно, чтобы подумать о том, что станет с ними. Гицилла, как и Сатораэль, не знала, а лишь чувствовала это, и этого было ей довольно.
Но Дафан понимал, что «довольно» — неподходящее слово. Она и демон просто кипели от восторга, ликовали, были в экстазе. Для них это чувство было всем: не просто кульминацией их существования, но его смыслом и моментом величайшего торжества. Огонь их жизни вспыхнет жарче и ярче, чем огонь любой другой жизни — человека или демона — и они действительно ощущали эту вспышку как наивысшее блаженство, словно для любой жизни ничто иное не имеет значения — лишь то, как эта жизнь будет гореть.
«Но я человек», подумал Дафан, «и не могу так думать. Я человек, и должен задать себе вопрос: что будет после меня? Я человек, и не должен быть равнодушен к ответу на этот вопрос. Я человек, и должен служить делу человечества, неважно, сколько представителей человечества были моими врагами и желали моей смерти. Империум — враг мне, и всегда был врагом, но я человек, и должен задать себе более сложный вопрос, не является ли Империум врагом другого, еще более страшного врага — и если так, какого из врагов я должен ненавидеть больше?»
Империум уничтожил все, что было дорого Дафану — все, кроме Гициллы. Империум заслужил его ненависть. Но Дафан — человек, и должен спросить себя, почему? Если бы он был только человеком, то никогда не нашел бы ответа, но сейчас он был чем-то большим, и решил, что понимает, почему. Он решил, что понимает необходимость Империума. Это была горькая, жестокая необходимость, но все же необходимость.
Во вселенной, где мир был невозможен, ценой существования была война, и именно этим был Империум: машиной войны, охватывающей звезды, осмелившейся повернуть оружие варпа против чудовищных обитателей варпа.
Двенадцать кораблей пытались выйти из варпа, восстановить нормальный контакт с нормальным пространством и временем.
Но вместо этого они были поглощены варп-штормом, который был демоном Сатораэлем.
Сатораэль считал разум и воображение увлекательными, захватывающими вещами, а сам процесс мысли поистине восхитительным, но сейчас он больше не был способен к мысли, расчету и предвидению.
|
| |
|
|
| Терминатор | Дата: Понедельник, 19.08.2013, 17:50 | Сообщение # 125 |
Хранитель Черной Библиотеки Сообщений: 8153 | Как и Гицилла, подсознательная часть сущности которой была высвобождена силой наркотика, делавшего возможным Сновидение Мудрости.
Но Дафан понимал, что «мудрость» — неподходящее слово. Наркотик помогал Сновидцам, имеющим дар, видеть то, что иначе они никогда не смогли бы увидеть, и знать то, что иначе они никогда не смогли бы узнать, но было бы неверно называть это магическое провидение мудростью. Мудрость — это иной вид разума, и в ней не только интуиция и знания, но много больше.
«Я здесь настоящий Сновидец Мудрости», вдруг подумал Дафан, «потому что лишь я сохранил способность мыслить. Они — огонь, и могут лишь гореть. Я — человек, и могу мыслить»
Тем временем имперские корабли разрывало на части. Один за другим, они попадали в ловушку, которая была Сатораэлем, и выворачивались наизнанку. Этот процесс был неожиданно медленным — но Дафан помнил, что в варпе не бывает времени, и, вторгаясь в реальную вселенную времени и пространства, варп будет искажать время так же, как и пространство.
Людей внутри этих кораблей тоже выворачивало наизнанку так, что их внутренности оказывались снаружи, а кожа внутри. Кровь оставалась в их венах удивительно надолго, но их причудливые очертания оказались запачканы зловонной грязью из съеденной пищи в различных стадиях переваривания.
Странно, но люди, казалось, едва ли заметили эти перемены. Сами себе они казались абсолютно нормальными — возможно, лишь чуть более сосредоточенными, чем обычно. Но так было лишь до тех пор, пока они были тесно связаны со своими кораблями и крошечными обитаемыми мирами, существовавшими внутри этих кораблей. Один за другим, вывернувшиеся наизнанку корабли выбрасывали свой экипаж в алчную пустоту глубокого космоса; жестокий вакуум высасывал кровь из хрупких сосудов, створаживал мозг и выдавливал глаза как виноградины.
Если бы солдаты на кораблях не носили свою тяжелую и неудобную броню, им было бы легче выполнять ежедневную работу, но Дафану они показались не теми людьми, которые особо ценят удобства. Их разумы были полностью сосредоточены на дисциплине и расчетах, на почитании и вере, на цели и долге. Солдаты едва ли понимали, что происходило с ними, когда их разрывало на куски и превращало в фарш. Они умирали столь же храбро и благочестиво, как и жили, вознося хвалу своему Богу-Императору.
Их навигаторы же быстро осознали, что случилось, потому что затронувшее их искажение нарушило их связь с Астрономиконом. Они мгновенно поняли, что оказались на новом курсе, и пунктом назначения было вечное проклятие — но сказать это уже не могли. Любые слова, которые они могли сказать, как и любые вопли, которые они могли испустить, были раздавлены внутри них.
И это искажение, конечно же, было только началом.
Дафан видел, что люди, подвергшиеся метаморфозу, стали снова изменяться, терять те последние остатки целостности, что еще уцелели в них. Эта смерть не была быстрой, ибо варп-шторм играл с временем, и это была жестокая игра. Шторм, который был Сатораэлем, поглощал их и переваривал, питаясь своими новыми жертвами, так же, как питался он более обычными смертями, проложившими ему путь к звездам.
Дафан не знал, можно ли остановить это, но понимал, что должен по крайней мере попытаться. Он не обязан был прощать своего врага — Империум Человечества, но он должен сражаться с ним как человек, а не как тварь из варпа, для которой мысль была роскошью, а ненасытная алчность — всем.
«Я — единственный разум в этом шторме», подумал Дафан. «Я не отдал свое сознание Сатораэлю, и не позволил демону украсть его у меня, хоть оно и было тусклым, и не могло так гореть. Я — единственный разум здесь, и мне нужно лишь проявить свое сознание, чтобы захватить контроль над тем, что у этого шторма вместо тела».
Увы, это было нелегко.
Дафан напряг всю свою силу воли и обнаружил, что действительно может влиять на шторм — но он был всего лишь человеком, а варп-шторм был больше не только одной планеты — он был больше всей солнечной системы.
Секунду или две Дафан чувствовал себя ничтожным крошечным червем, почти невидимым, который прогрыз путь в мозг гиганта, теша себя смешной манией величия, что он сможет заменить гиганту разум. Хотя в действительности он был отнюдь не только микроскопическим паразитом. Демон использовал его и сделал его частью своей быстро развивающейся сущности. У него есть власть влиять на шторм, если только ему хватит воли, чтобы использовать ее, и стойкости, чтобы перенести последствия ее использования.
|
| |
|
|
| Терминатор | Дата: Понедельник, 19.08.2013, 17:50 | Сообщение # 126 |
Хранитель Черной Библиотеки Сообщений: 8153 | Когда он попытался остановить шторм, он ощутил его ярость, и она была подобна огню.
Ему показалось, что, вероятно, даже быть вывернутым наизнанку было бы менее мучительно. Он чувствовал, как огонь течет сквозь него, сжигая его заживо — только этот огонь не мог сжечь его до конца, обратив в дым и пепел. Огонь сжигал и сжигал его, и продолжал его сжигать, наверное, целую вечность.
Он чувствовал, как его кожа обгорает, как его сердце и легкие зажариваются; он чувствовал, как кровь в его венах вскипает; чувствовал, как его мозг плавится — но все это были не более чем ощущения, и этого не могло произойти по-настоящему, если только он не позволил бы этому произойти. Все, что он должен делать, чтобы защитить свое тело от сгорания в реальности — упорно продолжать цепляться за свое сознание, отчаянно отказываясь превратиться всего лишь в сгусток эмоций.
Об этом было куда легче думать, чем сделать, но сам факт, что об этом еще можно думать, был доказательством, что это можно и сделать.
И Дафан горел, сражаясь с штормом, и продолжал жить, несмотря на страшные муки. Он не уступит свое право быть мыслящим существом. Никакая угроза и никакой соблазн не заставят его сделать это. Он был человеком, и у него была возможность выбора, и он знал, какой выбор обязывает его сделать долг.
Теперь Дафан понимал, каким смешным глупцом он был, считая себя героем лишь за то, что застрелил человека из украденного ружья. Теперь он понимал, что значит по-настоящему быть героем, и почему настоящие герои были только у Империума, а на стороне его врагов — всего лишь жертвы случайного каприза и гибельного соблазна.
Конечно, он не мог остановить шторм или превратить его во что-то иное, но он мог нарушить процесс, в котором шторм разрывал имперские корабли и все, что внутри них. Даже этого Дафан мог добиться лишь ненадолго — но больше и не требовалось.
Он должен выиграть время, чтобы немногие уцелевшие корабли смогли спастись.
Выиграть время у безвременья было нелегко, но отнимать время — с этой задачей человеческий разум всегда справлялся хорошо.
Дафан протянул руки, все еще сжимавшие руки Гициллы… и выиграл время.
Люди, вывернутые наизнанку, вернулись в нормальное состояние, очнувшись от своего оцепенения, подобного сну. И сразу же принялись за работу, зная, что находятся на грани гибели — но зная так же, что следует делать.
Они действовали теми методами, которым были обучены. Они молились. Они боролись за порядок перед лицом Хаоса.
Три корабля вырвались из смертельной ловушки. Не все на их борту выжили, но потери были относительно невелики.
Выжившие, разумеется, не знали, что они спасены, не говоря уже о том, что они спасены Дафаном. И если бы кто-то сказал им об этом, они был не поверили — но даже если бы поверили, это никак не повлияло бы на то, что они сделали после.
Три уцелевших корабля атаковали мир, который они знали как Сигматус, обрушив на его поверхность смерть и разрушение.
Сначала они усыпали бомбами ярко освещенную дневную половину, разрушив все города в Калазендре. Они превратили Состенуто в обугленные руины и расплавили пустые корпуса кораблей, которые когда-то доставили их братьев на Сигматус. Потом они направились опустошать Гульзакандру, все еще скрытую в ночной тьме — и длинные линии взрывов прорезали яркие полосы света в ее унылых пустынях и скудных полях.
Время, которое Дафан выиграл для трех кораблей, их командиры использовали до конца — и могли бы использовать еще лучше, если бы варп-шторм не последовал за ними к поверхности.
Если бы жизнь Сатораэля не была так коротка, он, возможно, сумел бы исправить то, что сделал с его планом Дафан, но шторм уже становился все более разреженным с каждой проходящей секундой. Его остатки могли лишь создать иллюзию движения звезд в многоцветном небе Сигматуса, и не позволить кораблям выйти из атмосферы, но остаткам шторма уже не хватало силы вывернуть корабли наизнанку или разорвать на множество обломков.
И корабли приземлились.
Уничтожив потерянный осколок Империума, они сами стали потерянным осколком Империума. Поставив точку в одной странной истории, они стали прологом к другой.
И мир продолжал жить: избитый, измученный, обожженный, но не ставший непригодным для жизни людей, пусть и относительно примитивных, но по-своему удивительно изобретательных.
И мир продолжал жить.
|
| |
|
|
| Терминатор | Дата: Понедельник, 19.08.2013, 17:51 | Сообщение # 127 |
Хранитель Черной Библиотеки Сообщений: 8153 | До следующего раза.
ЭТО ЗАКЛИНАНИЕ было не только самым сложным из тех, что когда-либо пытался совершить Гавалон, оно было самым сложным из всех заклинаний, которые когда-либо предпринимали колдуны с тех пор, как люди впервые заселили мир, обозначенный на имперских картах как Сигматус.
Зверолюди заняли свои места. Гавалон держал кинжал с волнистым лезвием в правой руке, и горящий факел — в левой, и то и другое в определенные моменты ритуала должно было истязать его плоть. Он не боялся наносить себе увечья ради пользы дела, и не в первый раз ему приходилось жертвовать глазом или отрезать себе какую-нибудь конечность.
И поэтому, когда наступило время выполнить соответствующие элементы ритуала, Гавалон Великий не дрогнул и не заколебался. Не роптал он и на бога, которому был горд отдать эту последнюю и наименьшую из многих жертв, принесенных им для достижения этой цели.
«О, стать Повелителем Перемен!», подумал он. «О, стать мастером метаморфоз, неподвластным дряхлости смертных! Какое счастье служить истинному богу и быть свободным!»
РАСТИТЕЛЬНОСТЬ в пустоши были мрачной и уродливой и до того, как сюда упал самолет, пробороздив заросли, вызвав пожары и рассыпав раскаленные обломки. Кусты были сухими и колючими, их искривленные ветви — очень твердыми. Толстые кактусы казались еще более сухими и шипастыми. Листья каждого растения, попадавшегося на глаза, были либо тонкими и колючими, либо толстыми и бугорчатыми. Здесь во множестве виднелись фиолетовые и серые оттенки, коричневато-желтые и нежно-розовые, но лишь изредка попадались изумрудно-зеленые. Почва, на которой они росли, была иссушенной, тусклой и пыльной.
Теперь все изменилось.
Пока Дафан спал, вся местность вокруг удивительным образом преобразилась. Земля стала черной, вязкой и плодородной, зараставшей в больших количествах плесенью. Повсюду были цветы, и все они пышно цвели. Они были лимонно-желтыми и кремово-белыми, ярко-алыми и бледно-голубыми. Листья на каждом кусте были большими и широкими, самых причудливых форм и видов. Сами кусты стали в два раза больше, чем раньше, превратившись в настоящие взрывы прямых и гибких ветвей, колыхавшихся на теплом ветру. На круглых стволах кактусов появились, как бутоны, десятки маленьких сфер-отростков, многих из которых были покрыты еще меньшими отростками, и большинство из них вместо сухих белых колючек было покрыто мягкой разноцветной шерстью.
Искореженные обломки самолета были все еще рассыпаны вокруг, но они уже заросли вьющимися растениями, покрылись пурпурными лишайниками.
Мертвые тела Орлока Мелькарта, Рагана Баалберита и Дейра Ажао лишились плоти, остались только пожелтевшие кости. Их черепа и грудные клетки стали домом для маленьких лиан, чьи бледные цветы росли из пустых глазниц и пробивались между ребрами.
Гицилла тоже была здесь, и тоже мертвая, но ее еще не коснулось разложение. Она была последним физическим напоминанием о варп-шторме: последним вместилищем его силы и энергии. Ее тело еще сохранялось, но все же она была мертва, и со временем ее плоть тоже рассыплется и уйдет в землю, ее тело и душа растворятся в пустоши.
Дафан посмотрел в мертвые глаза Гициллы, ожидая увидеть хотя бы призрак ее взгляда. Он все еще не отпустил ее холодные руки.
Она была мертва, но все-таки заговорила с ним.
— Спасибо, Дафан, — сказала она.
— За что? — спросил он.
Было бы нелегко встретить обвиняющий взгляд этих мертвых глаз, но Дафан не собирался отворачиваться. Он ничуть не был испуган.
— За то, что предал меня.
— Кого «тебя»? И как можно благодарить за предательство. Это не имеет смысла.
— Ты знаешь, кто я, Дафан, — ответила Гицилла, хотя ее губы не двигались. — Кто еще мог бы быть за это благодарен? Кто еще мог бы наслаждаться таким чудесным парадоксом?
— Я не делал ничего для тебя, — ответил Дафан, полагая, что уже не имеет значения, кто подразумевался под словом «тебя». — Я сделал то, что сделал, по своим причинам, потому что я человек.
— Ты был им, — произнесла Гицилла, не слишком подчеркивая слово «был». — Но спроси себя, Дафан: что ты чувствуешь? И еще: чем ты станешь?
— Я ничего не чувствую, — сказал Дафан. Это была правда. Он не чувствовал совсем ничего. Словно та часть его, что могла чувствовать, была отнята у него: вырвана, вырезана и отброшена.
Конечно, именно эта часть его души была связана с Сатораэлем, слившись с демоном в варп-шторме. То, что осталось не связанным, независимым и способным к самостоятельным действиям — мыслящая часть, его разум. Но без эмоциональной части его разум никогда не сделал бы того, что сделал, потому что у него не было бы никаких побуждений делать это: ни страха, ни амбиций, ни гордости, ни страсти; ни чувства долга перед огромной семьей человечества среди звезд.
Так что же он есть сейчас? И чем он может стать?
|
| |
|
|
| Терминатор | Дата: Понедельник, 19.08.2013, 17:51 | Сообщение # 128 |
Хранитель Черной Библиотеки Сообщений: 8153 | — Я верну все это, — сказал Дафан, не будучи уверен, откуда он это знает. — Я буду жить, и опыт жизни вернет желание, и надежду, и тревогу…
— Ты мог бы стать великим колдуном, — сказала мертвая Гицилла, — под надлежащим руководством.
— У меня не было ни частицы дара, — напомнил ей Дафан. — И поэтому я еще жив, а ты — нет.
Следовало бы сказать «а Гицилла — нет», но такие тонкости его уже не волновали.
— Есть исключения в каждом правиле, — сказала мертвая Гицилла. — Они так радуют меня. И ты научишься любить их — когда привыкнешь… Ты не обязан подчиняться правилам, если ты этого не хочешь. Поразмышляй об этом, когда окажешься способен испытывать желания вновь. Спроси себя, что мог бы пожелать Сновидец Мудрости, живущий в мире, подобном этому? Другого все равно ты не увидишь.
— Я не буду служить твоему делу, — сказал Дафан. — Никогда. Я всегда буду предавать тебя, потому что я человек. Человечество — единственная сила, что стоит между сущностями, подобными тебе, и окончательной погибелью всего.
— Ничто не может помешать погибели всего живого, — ответил бог Гульзакандры устами Гициллы. — В конечном счете — все, что живет — вернется в пыль и прах, а все, что обладало силой — к бессилию. Значение имеет только то, как жизнь горит. И не насколько быстро, но КАК. И в чем была бы радость принять сторону Хаоса — быть Хаосом — если бы не было Порядка, чтобы бороться с ним? Какое удовольствие в победе, доставшейся слишком легко? Какая гордость, радость, чувство достижения, триумф? Враги нужны мне больше, чем друзья. Ничто так для меня не ценно, как предатель. Но у моих врагов все по-другому. Запомни это хорошо, Дафан, когда к тебе вернутся чувства. Порядок нетерпим к предателям и слабым, и к творчеству, и к тем, кто не умеет приспособляться к положению вещей. Порядку нужен лишь порядок, и неподвижность разума. Ты можешь к этому прийти, если захочешь — когда ты сможешь что-то захотеть. Но если бы ты выбрал путь иной — то большего достиг бы… Если твой выбор будет мудрым — ты станешь более великим колдуном, чем Гавалон.
— Никогда, — ответил Дафан. — Я человек, и не имеет значения, что я мог потерять, защищая людей. Я не могу и не хочу быть чем-то иным — и если я не могу сейчас испытывать чувства, по крайней мере, это означает, что я свободен от всех соблазнов и искушений. Меня невозможно склонить к скверне.
— И это очень хорошо, — сказало существо, которое не было Гициллой. — Единственное, что Губительные Силы ценить способны больше падших душ — лишь души чистые. Я пожелал бы тебе долгой жизни, если бы мог ты долго жить, и счастья, если бы оно существовало. Однако полагаю, что будет больше шансов выжить у тебя, если отсюда ты пойдешь на запад.
Дафан отпустил обмякшие, покрытые язвами руки Гициллы, и она упала на бок.
Как только ее тело упало на землю, плоть начала слезать с костей, растекаясь по жирной земле, словно ей очень хотелось стать удобрением для обновленного мира, не терпелось принять участие в будущих событиях его жизни.
Дафан знал, что это не сновидение. Он знал, что еще понадобится время, чтобы научиться снова видеть сны — и когда он научится, в его снах не будет ни капли так называемой «мудрости».
Он поднялся на ноги и подставил лицо теплому ветру, обдувавшему его холодные щеки. Солнце сейчас было алым, как артериальная кровь, поднявшись еще выше в словно окровавленном небе, и было скорее пугающим, чем манящим.
Но все равно, когда Дафан отправился искать свое место в новой жизни, он пошел на восток, а не на запад, потому что знал — только глупец поверит словам лживого бога. И если бы Дафан мог сейчас чего-то хотеть, он, несомненно, хотел бы узнать, что же в действительности стало с домом, где жили они с матерью — которая, если судьба окажется необычайно великодушна, может быть еще жива.
Пожалуй, было бы вполне логично именно там начать новую — правильную — жизнь.
|
| |
|
|
| Терминатор | Дата: Понедельник, 19.08.2013, 17:52 | Сообщение # 129 |
Хранитель Черной Библиотеки Сообщений: 8153 | Эпилог
ДАФАН проснулся, не увидев никаких сновидений. Отвернувшись от загадочного взгляда мертвых глаз Гициллы, он посмотрел на кроваво-алый рассвет.
Диск поднимавшегося солнца был багровым. Чтобы достигнуть поверхности планеты, его лучи должны были пройти сквозь пелену ожившего варп-шторма, а потом — завесу дыма и пепла, поднятого имперскими бомбами. Эти два полупрозрачных барьера перемешивались и сливались друг с другом, и их игры со светом, несомненно, являли собой чудесное зрелище. Все небо было разноцветным — красным и оранжевым, розовым и фиолетовым, испещренным яркими радугами и бушующими вихрями — но Дафан смотрел на все это бесстрастно, не испытывая никаких чувств.
Когда Дафан увидел, что сделал с местной растительностью варп-шторм, сотворенный Сатораэлем, в его разуме на мгновение возник вопрос, не было бы более интересно проснуться немного раньше, но Дафан не мог ощущать сожаление, что не сделал этого — как и какое-либо другое чувство. И вопрос был оставлен без ответа и без внимания, как и любой другой каприз воображения.
|
| |
|
|
